Пьянство и трезвость в русской литературе и изобразительном искусстве
22–23 января с.г. под председательством епископа Глазовского и Игринского Виктора состоялось заседание трезвеннической секции XXXII Международных Рождественских образовательных чтений – церковно-общественного форума Русской православной церкви в сфере образования, культуры, социального служения и духовно-нравственного просвещения. Основным в первый день работы секции был доклад Александра Михайловича Копировского, канд. пед. наук, зав. кафедрой Свято-Филаретовского института, сопредседателя православного братства «Трезвение».
А.М. Копировский. Ваше Преосвященство, досточтимые отцы, дорогие братья и сестры! Прежде всего благодарю за честь первому выступить на таком заседании.
Наша секция называется «Трезвый образ жизни в православии и отечественной культуре», и моя тема прямо связана этим названием: я буду говорить о произведениях классической литературы и изобразительного искусства в ее контексте. Тема широкая, невероятно широкая, она, конечно, не для одного небольшого выступления. Но, к моему удивлению, когда я стал ею заниматься, оказалось, что материала для нее не так уж много. То, что можно было бы назвать или показать прямо, ярко и убедительно по поводу трезвого образа жизни, – и в русской литературе, и в русском изобразительном искусстве практически отсутствует. Зато есть в большом количестве яркие образы пьянства и алкоголизма. Вывод из этого и соответствующее предложение я постараюсь сделать в конце своего доклада.
Прежде всего несколько слов о русской классической литературе. Начинается она, естественно, с Пушкина. Но для нашей темы можно было бы рассмотреть и одно значительно более раннее литературное произведение XVII века, которое называется «Праздник кабацких ярыжек» или «Служба кабаку». Оно известно исследователям, о нем есть специальные научные работы (в т.ч., академика Д.С. Лихачева и его коллег в книге «Смех в Древней Руси»). В нем иронически представлена, точнее, спародирована, церковная служба, состоящая из элементов вечерни и утрени, которая как будто происходит в некоем собрании пьяниц. Мысль создателей этого текста была в том, чтобы заклеймить пьянство, показать, что оно тоже в некотором смысле «богослужение», но понятно, обращенное не к Богу, а совсем наоборот. Исследователи подчеркивают, что никто не предполагал смеяться над богослужением. Но, думаю, все понимают: если вместо «мир всем» говорится «пир всем», а вместо «аминь» – «опрокинь», то все равно получается пародия на церковную службу. Т.е., хотели как лучше – посмеяться над пьяницами и, тем самым, устыдить их, а в результате получилось как всегда…
Теперь о Пушкине. У него есть замечательная повесть «Станционный смотритель», думаю, ее помнят многие.
Там речь идет о человеке, как бы сейчас сказали – «дежурном» по станции, где проезжие заменяют уставших лошадей на свежих, и о его дочери Дуне. Показана обычная, довольно скучная жизнь, которую Дуня смотрителю скрашивает, да еще и поддерживает, защищая его от нападок проезжающих господ. Но вот она уезжает с гусаром, и смотритель быстро спивается. Его визит к дочери и гусару в Петербург ни к чему не приводит, он быстро умирает, дочь приходит на его могилу и рыдает там. Вот, собственно, и весь сюжет. Конечно, повесть впечатляет, затрагивает до глубины души, ведь Пушкин – везде Пушкин, т.е., написана она очень сильно. Однако никакой прямой пропаганды трезвого образа жизни здесь, конечно, нет – рассказ идет вообще о трагизме в человеческой жизни.
Перечисляем дальше: Тургенев, Салтыков-Щедрин, Некрасов, Лесков, Достоевский, Чехов, у которых названная тематика присутствует. Заметим, что у Льва Толстого ее практически нет: он был пропагандистом трезвого образа жизни не в произведениях литературы, а в публицистике. Названные же выше писатели тему пьянства затрагивали и, надо сказать, довольно основательно и художественно.
Начнем с Тургенева. Все знают его «Му-му».
Там яркий персонаж не только Герасим – безусловно положительный герой, – а еще и башмачник Капитон, законченный пьяница. Писатель говорит о нем с некоторым сочувствием и сожалением. Но Капитон при всех своих положительных чертах так и не выходит из нетрезвого состояния.
Читаем Салтыкова-Щедрина роман «Господа Головлевы». Все помнят главное действующее лицо – Иудушку, живое собрание многих пороков. Он, правда, не пьет, но два его брата, младший и старший, пьют без всяких попыток вырваться из этого состояния. У Иудушки, в конце концов, что-то подобное покаянию происходит: он ползет зимой на могилу матери и там, у ее креста, замерзает. Но его братья как были, так и остаются пьяницами.
Поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» все тоже хорошо знают.
В ней, в частности, есть живое описание, как крестьяне, искатели того, «кому живется весело, / вольготно на Руси», собираются в кружок и бурно, до ссоры, спорят. Но «пошла по жилам чарочка – / и рассмеялась добрая / крестьянская душа!». Однако все равно потом между ними начинается драка, причем драка страшная – на что обычно не обращают внимания, когда читают Некрасова.
У Достоевского описаний пьянства уже очень много. Может быть, кто-то знает, что его знаменитый роман «Преступление и наказание» даже имел первоначально другой сюжет и другое название – «Пьяненькие».
И главным героем в нем должен был стать не Раскольников – убийца старухи-процентщицы, а Мармеладов, несчастный, спившийся человек, сохранивший, однако, такие человеческие качества как доброту, веру и надежду на Бога. В окончательный вариант романа вошли его пронзительные слова о том, что Господь во Втором пришествии сначала призовет праведников в Царство Небесное, а потом скажет: «Выходите, пьяненькие, выходите, слабенькие… приидите и вы!». И на недоумение праведников ответит: «… потому что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего…». Потрясающая до слез сцена, которую пьяный Мармеладов завершает искренним воплем: «Господи! Да при-идет Царствие Твое!». Но для пропаганды трезвости ее использовать, мягко говоря, трудно.
Если же говорить о «Братьях Карамазовых», то там Федор Павлович, главный антигерой, пьет почти непрерывно.
Он и не то, чтобы пьет – он «поддает» все время, причем очень сочно, вдохновенно и предлагает спиртное другим. Мы даже сделали выборку у себя на братском сайте под названием «Братья Карамазовы и коньяк». Там, правда, упоминается не только коньяк, но и пунш, и ром, и все что угодно. А вот прорыва, выхода из этого беспробудного «поддавания», нет. Точнее, он есть – но это выход вообще из обыденной жизни, например, в каторгу – как у Мити Карамазова.
Я нашел только два текста, где ясно говорится о преодолении главным персонажем алкоголизма: у Лескова в «Очарованном страннике» и у Чехова в рассказе «Нищий».
Герой Лескова Иван Северьянович Флягин, начинает в юности свою «самостоятельную» жизнь со случайного, а с другой стороны – не очень случайного убийства (монах, которого он для забавы хлестнул кнутом, упал с телеги, попал под колеса и умер). Вся его жизнь затем – перечень тяжелых, а часто просто страшных событий на фоне постоянного пьянства. В конце концов, он перестает пить и приходит в монастырь, где его жизнь становится во всех смыслах человеческой. Бросает он пить после чего? После алкогольного психоза, случившегося с ним в результате белой горячки. Но рекомендовать такое как метод расставания с алкоголем ни в коем случае нельзя! Современные наркологи в один голос утверждают: после алкогольного психоза даже те, кто его переносит и не умирает, продолжают пить. Так что это фантазия писателя.
Второй момент – в рассказе Чехова «Нищий».
Это рассказ несколько неожиданный для Антона Павловича, без язвинки. В нем некий чиновник видит пьяницу-попрошайку и вспоминает, что тот уже просил у него деньги под другой «вывеской», т.е. ловит на попытке обмана. Он его обличает, ругает и в насмешку говорит – не хочет ли тот лучше за полтинник дрова порубить? Пьяница вынужден согласиться, хотя ему этого совсем не хочется, да он и не может – у него руки трясутся. Кухарка, которой приказано отвести его в сарай, со злобой швыряет ему под ноги топор. Но через некоторое время она приходит и сообщает, что все дрова порублены, можно дать полтинник. Хозяин платит и приглашает пьяницу прийти еще раз. Тот приходит, дрова опять порублены и т.д. Спустя некоторое время хозяин рекомендует его знакомому для работы по переписке, видя, что он, как говорится, «встал на путь исправления». А спустя некоторое время встречает этого человека не просто трезвым, но достаточно прилично одетым, более того – покупающим билет в театр (!). И говорит ему: ну, вот, как хорошо, у тебя жизнь наладилась, это ведь я тебе помог. Тот соглашается, благодарит, но замечает: на самом-то деле спасла меня Ваша кухарка Ольга, которая меня все время ругала, но при этом за меня дрова рубила. И называет ее «благородной женщиной». Замечательный, трогательный рассказ! Но на нем тоже не построишь какого-то серьезного свидетельства о возможности перехода пьяницы к трезвому образу жизни…
От литературы переходим к произведениям живописи.
Покажу вам несколько иллюстраций картин в русле той же самой тенденции: практически нет примеров трезвости, зато огромное количество негатива на тему пьянства. Положительный образ трезвой жизни я нашел только один. Это произведение малоизвестного художника Акима Карнеева, созданное в 1860 году, которое называется прямо по нашей теме: «Общество трезвости. Зарок не пить».
Картина небольшого размера. Она находится далеко от известных музейных центров, в Калининграде, в Русском центре искусства. На столе, покрытым белой скатертью, стоит икона Спасителя, вокруг стола сидят крестьяне. Они подписывают принятие обета трезвости. А справа один из принявших обет поднимает над головой огромный штоф с водкой и сейчас его разобьет. Все очень благостно, написана картина красиво – но уверенности в том, что она окажет сильное воздействие на видевших ее, нет.
Почти одновременно, в 1861-м году, широко известный художник Василий Перов написал совсем другую картину, тоже относящуюся к нашей теме – «Сельский крестный ход на Пасху».
Эта картина тоже невелика по размеру. Но она находится в Третьяковской галерее, да и по многим другим причинам ее известность неизмеримо выше предыдущей. Картину Перова многократно репродуцировали, широко обсуждали – ее знают все. По направлению она относится к «критическому реализму». И в самом деле, критики в ней хоть отбавляй – ведь изображенный здесь священник, да и все остальные участники крестного хода, отвратительны, поскольку изображены пьяными. Это не пасхальный крестный ход вокруг храма, как думают многие. Но все же происходящее – печальная реальность. Изображен обычай обхода священником в течение Светлой седмицы деревенских жителей, которых он поздравлял с Пасхой, а они жертвовали ему при этом деньги и продукты. По устоявшейся традиции, священнику в каждом доме обязательно наливали рюмку, а то и стакан водки или вина. И попробовал бы он не выпить! Он, во-первых, не получил бы пожертвований, а во-вторых, – с ним просто перестали бы общаться, считая его отказ «неуважением» к их дому. Этот порочный круг и приводил к тому, что изображено на картине. А зрители, видя ее, считали, что это норма, что так бывает везде и всегда. По цвету картина довольно мрачная, она – отнюдь не шедевр живописи. Но негативный эффект – не столько по отношению к пьянству, сколько к изображенным на ней персонажам, а косвенно – и к церкви, она вызывала и вызывает до сих пор…
В 1880-е годы наступает эпоха расцвета русского искусства, появляются такие выдающиеся мастера живописи как Илья Репин. Вот один из его шедевров – портрет композитора Мусоргского.
Он в Третьяковской галерее, большого размера. Даже те, кто не знает жизни Мусоргского, может по его лицу сразу понять, что с ним происходит. Увы, этот великий русский композитор был алкоголиком. Его даже выселили из квартиры, которую он снимал, за неуплату и приняли только в больницу. Репин успел написать его портрет там всего за четыре сеанса. Жить композитору осталось немногим больше недели…
В чем сила этого образа? С одной стороны, показано разрушение человеческой плоти. Но с другой – сохраняется личность, ее достоинство, значительность. Видно, что Мусоргский не поддается болезни, он остается человеком даже перед лицом близкой смерти. Но это максимум впечатления при всей высокой художественности портрета: надежды на что-то иное он не дает.
Автор следующей картины – также известный художник Владимир Маковский. Написана она в 1892 году, ее называние «говорящее» – «Не пущу!».
Сюжет предельно прост: некий человек хочет войти в пивную лавку. Его жена, рядом с которой стоит маленький сын, раскинув руки, закрывает собой дверь. Но по позе мужчины видно, что он не отступит. Картина довольно известна, она широко представлена в интернете. А посмотреть ее в оригинале не удастся, т.к. она находится в Киеве, в музее, который раньше назывался Музеем русского искусства, а сейчас переименован в «Национальную галерею».
Этот образ явной победы порока вызывал настолько сильное впечатление, что картину тогда запретили к показу. Конечно, запрет – не решение проблемы, но отчасти понять запрещавших можно. Потому что здесь показана полная безысходность ситуации. До революции подобных сюжетов в живописи было очень много. Разные художники писали картины, в которых было ярко представлено пьянство и его последствия, но не выход из него.
Что касается советского времени, то выдающихся художественных произведений на эту тему вообще не существовало. Были только плакаты, в которых прекрасные как боги советские рабочие гвоздят огромными кулаками мерзких пьяниц, которые больше похожи на червяков. «Пьянству – бой!» с ожиданием, что оно вот-вот будет побеждено. Как будто авторы этих плакатов не видели того, что происходило вокруг них – что пили отнюдь не только изображенные ими жалкие персонажи. Маяковский вспоминается: «Ну, а класс – он жажду заливает квасом? / Класс – он тоже выпить не дурак». Но такого никто не показывал.
Зато по окончании советского времени некоторые художники из тех, что, раньше прославляя советский строй, писали произведения в духе «социалистического реализма», переключились на «обличительные» сюжеты. Сейчас вы увидите один их таких сюжетов, созданный Гелием Коржевым, очень известным в советское время художником, автором хрестоматийных полотен, например, триптиха «Коммунисты» (в т.ч. многократно его тиражированной части «Поднимающий знамя»), «Опаленные огнем войны» и т.п. В 1998 году Коржев пишет картину, изображающую двух людей, мужчину и женщину, окончательно спившихся алкоголиков.
Рядом с этим живописным полотном картина Маковского «Не пущу!» смотрится как произведение значительно более глубокое. В ней есть драматическое противостояние, а человек, который пытается войти в пивную, еще имеет человеческий образ, видно, что он не из низов. Здесь же ситуация хуже некуда.
Предварительно хотелось бы акцентировать две вещи. Как вы думаете, какого размера эта картина? 2 метра высотой и 1,2 м шириной! Т.е. это монументальное полотно – на такой сюжет? Это значит, что художник говорит: вот вам результаты того, что советский период кончился. Это, конечно, ложь. Как будто того же самого не было в советское время… Второй момент. Как эта картина называется? Я подскажу. Ее название – имена и отчества обоих персонажей. Таких людей именовать по отчеству по меньшей мере странно, однако для художника это принципиально, его название, как и у Маковского, «говорящее», оно придает образу дополнительный смысл. Есть предположения? Понимаю, угадать трудно. Она называется «Адам Алексеевич и Ева Петровна» (!). Т.е. это даже не намек, а нечто гораздо большее. Называя своих персонажей библейскими именами первых людей, художник, исчерпав чисто художественные средства, переходит к обобщениям, которые невозможно обосновать. При этом, повторю, Коржев – мастер, художник высокого класса. Но к тяжелой теме алкогольной зависимости он здесь подошел очень поверхностно.
Последняя картина на эту тему, которой я сегодня вас порадую, – еще более жесткая, откровенно брутальная – принадлежит кисти Василия Шульженко. Это весьма пожилой человек, 1949 года рождения, с художественным образованием, член Союза художников. Но направление в живописи, избранное им, весьма специфично. Таких художников обычно иронически именуют «широко известные в узких кругах». Но эти «узкие круги» у него простираются до различных стран Западной Европы, а особенно его любят в Америке. Картины Шульженко с удовольствием покупают не только в частные собрания, но даже в собрания некоторых зарубежных музеев. Почему – сейчас поймете.
Картина, которую я покажу, можно сказать, наиболее «благопристойная» из написанных им на тему пьянства. Другие я просто не могу показывать. Она написана в 1989 году и называется «Пивная».
Даже на первый, беглый взгляд видно, что на ней изображен какой-то ад, беспросветный мрак. С картины на зрителя, как будто зашедшего в эту пивную, смотрят уже не пьяницы, хотя бы отдаленно сохранившие человеческий облик, а какие-то монстры, чудовища. Когда автора спрашивают, почему он изобразил завсегдатаев пивной такими, он отвечает: они такие и есть. Более того, он говорит: «мы такие и есть» (!). Понятно, почему подобные произведения хорошо покупаются в Америке – они формируют соответствующее отношение к русским. Но если бы вы знали, сколько положительных, сочувственных отзывов наших соотечественников есть в интернете на эту картину, то сильно бы удивились. Да, правильно, пишут они, так и надо, мы – такие…
Направление в живописи, которое развивает, в частности, В. Шульженко, получило название «гротескный реализм». Анализировать его здесь не имеет смысла, можно лишь подчеркнуть, что в нем хорошо известная в советское время тема «пьянству – бой!» доведена до абсурда. И поэтому использовать ее для пропаганды трезвого образа жизни не представляется возможным.
Подводя итог, хочу внести радикальное предложение: показанные здесь картины, – и единственную, благостно представляющую переход к трезвой жизни, и устрашающие образами пьянства и его последствий, как и все подобные им, – для борьбы с алкогольной зависимостью не использовать. Для этого нужны совсем другие произведения искусства – светлые, яркие, глубокие, говорящие о непостижимой разумом тайне, явленной через красоту сотворенного Богом мира и человека. Я несколько десятков лет занимаюсь преподаванием в этой области и знаю, как может вдохновить человека на перемену жизни художественное произведение. Но с одним условием: если не использовать при его показе назидательной интонации, не превращать изображение во вспомогательный материал к той или иной заранее заготовленной «морали», не пытаться непременно объяснить, как его нужно правильно понимать. Достаточно просто поставить человека перед таким изображением и вместе посмотреть на него и поговорить о нем. Для этого не обязательно идти в музей. Для начала более чем достаточно того, что есть в наших храмах: мозаики, росписи, иконы. То, что это далеко не всегда шедевры – не имеет значения. Главное – повторюсь, – не пытаться сразу растолковывать их смысл и содержание. Произведения искусства, особенно церковного, подействуют сами. Полученное от встречи с ними ощущение неожиданного открытия, радости общения с увиденным может оказаться едва ли не самым эффективным способом формирования трезвого образа жизни. По крайней мере, его профилактикой.
