О стоянии за человека

Я воспитывался в семье без отца. Он был в семье, пока мне не исполнилось пять лет, но хороших воспоминаний у меня о нем нет. Потом он попал в тюрьму на два года. Мать развелась с ним заочно (так было можно в СССР). И мой старший двоюродный брат стал для меня самым близким человеком. Я его по-детски полюбил очень сильно. Он был сильный духом и физически, ничего не боялся и никогда не сдавался, в нем жила русская удаль и даже кураж. И он никогда не был злым, но за словом и кулаком в карман не лез. И никому не кланялся, не лебезил, не заискивал. Меня как младшего брата опекал и защищал. Никто не смел меня тронуть — все в округе знали, что я брат Славки Ржавина.

После воцерковления я молился за него, и Бог начал действовать в его жизни. Он бросил пить. Правда, на какое-то только время, потом начал опять. К шестидесяти превратился в развалину с разрушенным здоровьем, но духом так же крепок, как и раньше.

Много лет назад он каялся, что ехал на машине и не остановился, увидев меня на автобусной остановке. За это его мучила совесть, чувствовал это как грех. Много было у него и других грехов, он их знает.

Я молился Богородице, она принимает молитвы по-матерински. Верю, что может помочь — и помогает. Потом, уже войдя в братство «Трезвение», почувствовал во время молебнов в храме во имя свв. мчч. Флора и Лавра, что наше предстояние за пьющих — дело не бесполезное. И что Бог слышит наши молитвы. И то, что Слава сейчас опять бросил пить и сам мне звонит, а с другими многочисленными родственниками не общается, для меня свидетельство, что есть действие Божие в его жизни, и он его принимает. Это укрепляет надежду на его спасение.

Для этого стараюсь бывать ежемесячно на молебне, а теперь ещё и на литургии с нашим братством «Трезвение» в этом храме. Там я могу сугубо поминать и имя своего брата, гибели которого не хочу.

Вадим Блажко

Я давно приношу Богу покаяние, готова биться об стену, чтобы измениться. Но ничего во мне не меняется много лет. И вдруг недавно кто-то прислал стихи Татьяны Мориной «Помни, ты море!», предназначенные нам, мамам «особых» детей. Они произвели на меня сильное впечатление, поскольку есть в них то, что очень важно не только для тех, у кого есть такие дети, но и для всех химически зависимых и созависимых.

Вот фрагмент из этого стихотворения:

… Ты не скала, чтоб потребовать — и ни шагу назад,

Ты не скала, чтоб «хоть тресни, но сделай, как я сказал»,

Ты не скала, чтобы эхом глушить его, «будет знать!»

Помни, ты море, и как ни бушуют ветра,

Волны качают, питают, ласкают — даже тогда,

Когда «сколько можно» и «сил моих нет не спать» …

А потом евангельские и эти поэтические строки подтолкнули меня к откровению о любви, надежде, вере и стоянии за человека. О необходимости дерзновения перед Господом. Когда — по притче — уже и господин не верит в то, что смоковница принесет плоды, а виноградарь являет великую любовь, веру и надежду, и просит за нее, как за ближнего (Лк 13:6-9). Говорит господину, что удобрит ее почву, окопает, и просит дать еще один шанс. Так и мы призваны стать виноградарями в семейной ответственности за алкозависимого, покаяться и потрудиться, копать и удобрять. Свидетельствоватьсвоим образом жизни о Христе, делиться со страдающим радостью жизни с Господом, то есть укреплять в семье атмосферу любви и веры. Просить и ходатайствовать за выпивающего человека в надежде на Божью милость.

Еще я вдруг вспомнила совет священника, когда было безумно трудно, тяжело на душе. Дочка была еще совсем маленькая — ребенок-инвалид, все время болеет, муж выпивает. Священник мне сказал: «Ты понимаешь, Господь-то хочет спасти не только тебя — Он хочет спасти всех. В том числе и твоего мужа». И вот в чем мое откровение: мы призваны к тому, чтобы увидеть человека рядом, не быть для него «скалой», а стать «морем».

Помог мне утвердиться в этом кукольный спектакль «И дольше века длится день» по мотивам одноименного романа Чингиза Айтматова, он шел в московском Музее истории ГУЛАГа. Там была сцена, где следователь орет, проклинает заключенного, обзывает его всякими грязными словами за то, что тот наложил на себя руки и не дал ему «сшить дело». И я вдруг поняла, что вот оно — своеволие по-советски: «Я хочу так, как сказал(-а), как задумал(-а)». И одна из причин недейственности молитвы в том, что мы молимся, думая прежде всего о себе — что нам больно, и мы хотим уйти от этой боли, мы устали. Мы просим Бога избавить нас от нее, мы просим, чтобы зависимый перестал быть зависимым, потому что нам больно, нам тяжело с ним жить и т.д. В этот момент молитвы думаем ли мы о близком? О том, что ему тоже необходимо спасение, а не просто уход от зависимости? Думаем ли о том, что и всем нашим близким тоже нужен Христос, Его плечо? Вот и получается, что каешься сильно в одном, а поменяться-то нужно в другом. И при этом не забывать о своем призвании, чтобы не становиться смоковницей из евангельской притчи, не дающей плодов.

Валентина Пидцерковная