Письмо еп. Таврического Михаила (Грибановского)

Дорогая А.Ф.!

Я теперь все работаю над воспроизведением жизни и характера Христа. И знаете ли, что больше всего мне бросается в глаза, конечно, помимо всех родов высоты и чистоты? Это — полное отсутствие мечтательности: порывов к фантазийному, фиктивному. Это — величайший реалист. Он только видит и исполняет то дело, которое у Него сейчас под рукам; Он не рвется вширь, а работает в глубину над теми, кто сейчас около Него; никогда ни одного сочиненного, общего слова; каждое вызывается сейчас представившимся конкретным случаем; даже нет ни одного сочиненного сравнения; каждое из них взято из окружающей Его в данную минуту обстановки; за обедом Он — и сравнения, взятые отсюда; в поле Он — и образы отсюда; на небе облака – и Он пользуется этим; скоро зайдет  солнце и настанет тьма, и Он применяет к Себе. Просто удивительно.

У Него решительно нет ничего искусственно сочиненного; ни одной фикции ни в слове, ни в чувстве, ни в поступках. Он на каждом шагу воспринимает реальную среду, реальную обстановку, реальное настроение окружающих лиц — и сейчас же всецело воздействует на них. Мы всегда живем где-то, всегда думаем и мечтаем о чем-то или из прошедшего, или из будущего; настоящее как-то скользит по нас, оно только между прочим и никогда не исчерпывает нас, уплывает от нас. У Него решительно этого нет. Он всецело воздействует на настоящее; у Него нет ни одного порыва к беспредметному, ни одной нотки неудовлетворенности; весь мiр перед Ним, и Он действует в тесной среде, отвергнутый всеми, не понимаемый никем, и действует с полной бесконечной удовлетворенностью. Даже будущее является Ему не как фантазия, мечта сладостная или горькая, а как неизбежное настоящее, как определенная Богом реальность. И Он говорит об этом Своим ученикам просто как о факте, имеющем быть… Такое отсутствие пустой рефлексии, мечтательности, порывов, неудовлетворенности настоящим делом и стремления к чему-то будущему, — отсутствие всякой такой фантазийности, сочиненности – по-моему, это одно из величайших чудес, если не самое великое… И оно поразительно особенно для нас, людей этой фиктивной эпохи, людей все рвущихся к чему-то, мечтающих, рефлектирующих, копающихся и совсем не живущих настоящей реальной жизнью, не работающих над тем, что сейчас у нас под руками, не удовлетворяющихся никаким делом, все кажущимся нам мелким и ничтожным…

В каждую былинку можно вложить бесконечность, а мы и всем мiром, пожалуй, не удовлетворимся… У нас широкие размахи: скорбь — так мировая, а рядом живет несчастный, — мы не бросим ему взора или слова любви; нравственность — так абсолютная, а сами пьем, грязним себя злыми чувствами и нимало не замечаем этого…

Ах, все это я пишу потому, что видел и вижу сейчас и на каждое слово свое могу сказать несколько примеров, да и на самом себе вижу этого беса. Это мечтательство, эти порывы куда-то, – все это диавольский клапан, через который уходят наши силы, наша способность работать над тем реальным делом, которое сейчас, сию минуту есть у нас и просит нашего труда, нашего подвига, нашей любви… Потому-то мы рвемся вдаль, что не умеем работать около себя; потому-то мы и мечтаем о любви ко всем, что не умеем любить действительно тех, кто около нас; потому-то мы и живем в будущем, что не умеем жить в настоящем. И потому-то настоящее уплывает, уходит от нас таким же худым, как было. Мы не улучшаем его своей любовью, своим трудом; окружающие нас люди не чувствуют нашего света; а мы, ленивые, нерадивые рабы, утешаем себя мечтами, порывами, мы любим что-то, мы работаем над чем-то… но к сожалению, все это фантазии, то есть в пустоте…

Ах, дорогая моя, любите Лизу; держитесь за нее; это реальное, реальнейшее, святейшее дело. Не рвитесь куда-то. Право, это призрак, который отнимает у Вас реальные силы. Читайте то, что должно помочь Вам и в Вашем действительном деле; но смотрите, ведь тут хватит материала на сотни жизней; Лиза вырастет, и Вы всю свою любовь должны направить к правильному расцвету всех ее духовных и физических сил, сколько здесь чудного, прекрасного, сколько знаний, сколько самоотвержения!… Весь мiр не стоит человеческой души. И она под Вашим призором, под Вашим воздействием…

О, эта фантазия! Я просто чувствую ужас перед ней. Это величайший враг. Все раскидываешься, рвешься, а то, что под рукой, проходит без нашей любви, без нашего подвига… Нет, нет, дорогая моя, боритесь и Вы, ради Господа, с этой жаждой пустых порывов… Реализм, величайший реализм — вот что говорит нам Христос, и мы должны подчиниться, должны себя переломить, во что бы то ни стало. Нечего мечтать и воображать себя такими-то и такими-то… нужно любить и работать, что есть перед глазами и руками и тут сосредоточить все свои лучшие силы…

Пора кончать, а еще много, много хотелось бы написать… Я здоров вполне. Часто бываю у моря. В Россию, вероятно, поеду: во-первых, жара вредна, во-вторых, мать больна. Первая причина для меня важна потому, что работать, говорят, решительно нельзя – в жару; а если так, то зачем же и оставаться.

Но увижусь ли с Вами, – не знаю. У меня есть еще очень нужные дела, по которым нужно повидаться с некоторыми лицами, но навряд ли я успею приехать в Питер, когда они будут еще там. Одним словом, в Пет[ербург] попаду только по серьезному делу… по делу Христа, а не ради баловства себе.

Храни Вас Господь. Крепко жму руки. Целую Лизушку крепко. Тут живут две русских – Елагина и Клендо. Была ли в Севастополе Елагина?

Источник: Епископ Михаил (Грибановский), «Веяние Духа Божьего. Письма. Статьи. Речи», 3-е письмо к неизвестной корреспондентке А.Ф.М., стр. 334-338, изд. Воскресенiе, Санкт-Петербург, 2011