М.А. Булгаков. Вода жизни

Станция Сухая Канава дремала в сугробах. 

Все, что здесь доступно оку,

Спит, покой ценя…

В это-то время к железнодорожной лавке подполз плюгавый воз, таинственно закутанный в брезент. На брезенте сидела личность в тулупе, и означенная личность, подъехав к лавке, загадочно подмигнула. Двух скучных людей, торчащих у дверей, вдруг ударило припадком. Первый нырнул в карман, и звон серебра огласил окрестность. Второй заплясал на месте и захрипел:

– Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..

– Отпрыгни от меня моментально! – ответил Ванька, с треском открыл дверь лавки и пропал в ней.

Личность, доставившая воз, сладострастно засмеялась и молвила:

– Соскучились, ребятишки?

Из лавки выскочил некто в грязном фартуке и завыл:

– Что ты, черт тебя возьми, по главной улице приперся? Огородами не мог объехать?

– Агародами… Там сугробы, – начала личность огрызаться, но не закончила. Мимо нее проскочил гражданин без шапки и с пустыми бутылками в руке.

С победным криком: «Номер первый – ура!!!» – он влип в дверях во второго гражданина в фартуке, каковой ему отвесил:

– Чтобы ты сдох! Куда тебя несет? Вторым номером встанешь. Успеешь! Фаддей – первый, он два дня дежурил.

Номер третий летел в это время по дороге к лавке и, бухая кулаками во все окошки, кричал:

– Братцы, очишшанное привезли!.. Калитки захлопали.

Четвертый номер вынырнул из ворот и брызнул к лавке, на ходу застегивая подтяжки. Пятым номером вдавился в лавку мастер Лукьян, опередив на полкорпуса местного дьякона (шестой номер). Седьмым пришла в красивом финише жена Сидорова, восьмым сам Сидоров, девятым – Пелагеин племянник, бросивший на пять саженей десятого – помощника начальника станции Колочука, одиннадцатым – неизвестный в старой красноармейской шапке, а двенадцатого личность в фартуке высадила за дверь, рявкнув:

– Организуй на улице!

Вокруг лавки было черным-черно. Растерянная старушка бросалась с фланга на организованную очередь повторными атаками.

– Анафемы! Мне ваша водка не нужна! Мясо к обеду дайте взять! – кричала она, как кавалерийская труба.

– Какое мясо! – отвечала очередь. – Вон старушку с мясом!

– Плюнь, Пахомовна, – говорил чей-то женский голос, – ничего не сделаешь! Теперича, пока водку не разберут…

– Глаз выдушите, куда прешь! В очередь!

– Выкиньте этого, в шапке, он сбоку залез!

– Сам ты мерзавец!

– Попрошу не толкаться, я – начальник станции!

– Насчет водки – я сам начальник!

– Алкоголик ты, а не начальник!

Дверь ежесекундно открывалась, из нее выжимался некий с счастливым лицом и с двумя бутылками, а второго снаружи вжимало с бутылками пустыми. Трое в фартуках, вытирая пот, таскали из ящиков бутылки с сургучными головками и принимали деньги.

– Две бутылочки.

– Три двадцать четыре! – вопил фартук. – Что кроме?

– Сельдей четыре штуки…

– Сельдей нету!

– Колбасы полтора фунта…

– Вася, колбаса осталась?

– Вышла!

– А что есть?

– Сыр русско-швейцарский, сыр голландский…

– Давай русско-голландский, полфунта…

– Тридцать две копейки! Три пятьдесят шесть! Сдачи сорок четыре копейки! Следующий!

– Две бутылочки…

– Какую закусочку?

– Какую хочешь. Истомилась моя душенька…

– Ничего, кроме зубного порошка, не осталось.

– Давай зубного порошка две коробки!

– Не желаю я вашего ситца!

– Без закуски не выдаем.

– Ты что, очумел? Какая же ситец закуска?

– Как желаете…

– Чтоб ты на том свете ситцем закусывал!

– Попрошу не ругаться!

– Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же народ ситцем кормить!

– Товарищ, не задерживайте!

Двести пятнадцатый номер получил две бутылки и фунт синьки, двести шестнадцатый – две бутылки и флакон одеколону, двести семнадцатый – две бутылки и пять фунтов черного хлеба, двести восемнадцатый – две бутылки и два куска туалетного мыла «Аромат девы», двести девятнадцатый – две и фунт стеариновых свечей, двести двадцатый – две и носки, а двести двадцать первый – получил шыш.

Фартуки радостно охнули и закричали:

– Вся!

После этого на окне выскочила надпись: «Очищенного вина нет», и толпа на улице ответила тихим стоном…

Вечером тихо лежали сугробы, а на станции мигал фонарь. Светились окна домишек, и шла по разъезженной улице какая-то фигура и тихо пела, покачиваясь:

Все, что здесь доступно оку,

Спи, покой ценя…