О памяти смертной

Сергей Кошелев, г. Москва 

Темой моего сообщения является «память смертная», или по-русски «память о смерти», не только в смысле христианской философии отношения к смерти вообще, но и в смысле конкретного аскетического делания, позволяющего человеку приближаться к Богу и быть в единстве с Ним.

Существуют разные мнения по поводу того, насколько это делание вообще необходимо для христианина, а также насколько оно эффективно и подъемлемо для верующих в наше время.

Сначала несколько слов о христианском отношении к смерти вообще. Как отмечает Н. Бердяев в статье «Проблема человека», смерть сама по себе есть, конечно, величайшее зло, с которым человек разумный никогда не может примириться, как не может примириться и Бог – она есть Его самый «последний враг» и противник. Но благодаря Божьему промыслу смерть является для человека и средством спасения. В самом деле, после грехопадения Адам и Ева были изгнаны из рая, чтобы не вкусить от древа жизни и не увековечить тем самым свое греховное состояние. (Если бы этого не произошло, то они уподобились бы бесам, которые, будучи бессмертными, не могут смиряться перед Богом). Таким образом, смерть, как и память о ней, оказались с самого начала средством спасения, дающим человеку подсекать в себе корень греха – гордость и самодостаточность.

В книгах Ветхого Завета памяти смертной уделяется большое внимание, она помогает человеку разочароваться во временной жизни с тем, чтобы взыскать Божьей правды и обратиться к жизни вечной. Таково, например, основное содержание книги Экклезиаст. То, что памятовать о смерти в повседневной жизни полезно, видно из псалмов. Например, в 38-м псалме праведник взывает:

Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой.

Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета – всякий человек живущий.

Подлинно, человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то…

Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои. 

Напротив, грешник не думает о конце своей жизни, но обольщает себя (псалом 48):

В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их в род и род, и земли свои они называют своими именами.

Но человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают.

Этот путь их есть безумие их, хотя последующие за ними одобряют мнение их.

Как овец, заключат их в преисподнюю; смерть будет пасти их, и наутро праведники будут владычествовать над ними; сила их истощится; могила – жилище их. 

Апокалиптические пророчества в евангелии по своему действию на человека подобны действию памяти смертной. Ожидание конца света и прихода Христа во славе преобладает в ранней церкви, но потом постепенно замещается на память смертную. В период гонений о смерти христианам постоянно напоминали общество и государство. С началом Константиновского периода такое напоминание слабеет. В жизнь христианина все больше входит суета, поэтому память смертная как аскетическое упражнение оказывается особенно актуальным с Константиновского периода и до нашего времени.

С самого начала возникновения монашеского движения в этом делании упражнялись столпы монашества, такие как основатель монашества Антоний Великий, родоначальник киновийного монашества Пахомий Великий, преп. Феодор Студит и множество известных святых отцов.

У Серафима Саровского в келье стоял гроб, где он спал, сидел и читал Евангелие.

Один из афонских монахов конца XX века, о. Паисий, называет память о смерти четвертым видом трезвения (в разделе книги: «выписки из Добротолюбия»). 

 Как пишет в своей книге «Путь отцов» Сергей Фудель, «наше духовное бессилие, конечно, наполовину нами воображается для оправдания нашего бездействия. Что-то мы все-таки можем, но очень этого не хотим. Мы не хотим не только памяти Божьей, но и памяти смерти. “Все чувства телесные сопротивляются вере…” – говорит блаж. Диадох (Д3,35)».

Однако «Искреннее и безусловное принятие Евангелия есть неизбежно нарушение привычных и спокойных представлений о жизни, так как Евангелие обнимает не только жизнь временную, но и жизнь вечную, между которыми лежит страшная для нас смерть. Божественный покой Евангелия достигается через великое беспокойство души о том, чтобы этого покоя достигнуть. Вот почему отцы настойчиво учат памяти смертной. Смерть – врата к Богу. [Поэтому] христианская память о ней есть уже память о Боге, внедрение в человека страха Божия. Мы – религиозные люди – очень боимся, не любим мысли о смерти, хотя сами нередко наблюдали, что как только слова или мысль о смерти возникнут, лицо человека делается серьезней и в нем возникает, хоть на минуту, желание жить как-то духовно по-другому, тоска по какой-то неведомой илипотерянной правде.

Ничего нет страшнее памяти смертной и дивнее памяти Божией; та вселяет спасительную печаль, а эта исполняет духовным веселием» (преп. Илия пресв. Д3, 432). «Спасительная печаль» – это Божественное беспокойство души. Нет иных врат к Богу. Если мы этого не поймем духовным трудом, то не сможем принять христианства. Для христианина память о смерти есть надежда на бессмертие.

 «Будем, если можно, непрестанно памятовать о смерти, – говорит преп. Исихий Иерусалимский, – ибо от этого памятования рождается в нас отложение всех забот и сует, хранение ума и непрестанная молитва, беспристрастие к телу и омерзение ко греху…» (Д2, 192).

«Спасительная печаль» потому и спасительная, что вместо угнетающего действия она рождает живое духовное дело. Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть (2 Кор 7:10). Она потому и спасительна, что внутри ее радость… Дела земные не оставляются, но все ставится на свое место. Оставляя испуганную многозаботливость и нервную суету, человек обретает поступь вечного существа. Он в тревоге за свою вечность, он начинает слышать иные миры, и на его голову, утомленную зрелищем земного тления, веет воздухом освобождения…[] Через память о смерти душа внимает бессмертию».

Противостоит памяти смертной смехотворство и рассеяние ума. 

Заключение

Память о смерти как аскетическое делание, то есть усилие ума и воли, может состоять:

1. из размышлений

– об ограниченности жизни;

– о господстве закона случайности, энтропии и смерти во всем, что не принадлежит Богу;

– о том, что можно сделать хорошего или плохого в оставшееся время;

– об ответе перед Богом за все сделанное (здесь связь между памятью о смерти и памяти о Боге).

2. из чувств

а) негативных,

– связанных с личным опытом смерти (свои болезни, зрелище страданий и смерти близких людей) – это все вызывает отвращение к чувственным удовольствиям;

– связанных с описанием ада (в Евангелии и предании церкви);

б) положительных – благодарность Богу за дарованное время и силы. 

Однако настоящая, мистическая память о смерти, связанная с качественным изменением сердца, есть благодатный дар, который можно получить в молитве – прошения о даровании памяти смертной включены в обычное молитвенное правило.

Так, в молитве Иоанна Златоуста из вечернего правила есть два прошения, относящиеся к смертной памяти: «Господи, дай мне память о смерти и слезы и умиление». 

Тема памяти смертной часто отражается в надгробных эпитафиях.

Эпитафия на могиле Исаака Ньютона:

«Здесь покоится сэр Исаак Ньютон, дворянин, который почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов.

Он исследовал различие световых лучей и появляющиеся при этом различные свойства цветов, чего ранее никто не подозревал. Прилежный, мудрый и верный истолкователь природы, древности и св. Писания, он утверждал своей философией величие всемогущего Бога, а нравом выражал евангельскую простоту. Пусть смертные радуются, что существовало такое украшение рода человеческого. Родился 25 декабря 1642 г., скончался 20 марта 1727 г».

Эпитафия на могиле Анри Ампера:

«Наконец счастлив» 

Надпись на могиле духовного философа Григория Сковороды (XVIII век):

«Мир ловил меня, но не поймал».

Надпись на могиле Андрея Тарковского на Русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже:

«Человеку, который увидел ангела».

Литература

1.      Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. В русском переводе с приложениями. 4-е издание. Брюссель. Изд-во «Жизнь с Богом», 1989.

2.      Бердяев Н. Проблема человека. // Православная община. 1996. №36. С. 61–62.

3.      Добротолюбие : в 5 т. М. : Сибирская благозвонница, 2010.

4.      Игнатий Брянчанинов, свт. Приношение современному монашеству. М., 2009.

5.Софроний Сахаров, архим. Старец Силуан. М. : Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005.

6.      Фудель С. Путем отцов. М., 1997.

Галина Какурина, г. Москва

Я хотела бы поделиться размышлениями Н. Бердяева о смерти из работы «Проблема Человека».

Человек не может определить себя только перед жизнью, он должен определить себя и перед смертью, должен жить, зная, что умрет. Смерть есть самый важный факт человеческой жизни, и человек не может достойно жить, не определив свое отношение к смерти. Кто строит свою жизнь, закрыв глаза на смерть, тот проигрывает дело жизни, хотя бы жизнь его была удачной. Достижение полноты жизни связано с победой над смертью. Современные люди склонны видеть признак мужества и силы в забвении о смерти, им это кажется бесстрашием. В действительности забвение о смерти есть не мужество и бесстрашие, а низость и поверхностность. Человек должен преодолеть животный страх смерти, этого требует достоинство человека. Но глубокое отношение к жизни не может не быть связано с трансцендентным ужасом перед тайной смерти, ничего общего не имеющего с животным страхом. Низким является забвение о смерти других людей, не только о смерти близких, но и смерти всякого живого существа. В этом забвении есть предательство, ибо все за всех ответственны и все имеют общую участь. «Участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти», – говорит Экклезиаст.

Без решения вопроса о смерти, без победы над смертью личность не может себя реализовать. И отношение к смерти не может не быть двойственным. Смерть есть величайшее и предельное зло, источник всех зол, результат грехопадения, ибо всякое существо сотворено для вечной жизни. Христос пришел прежде всего победить смерть, вырвать жало смерти. Но смерть в падшем мире имеет и положительный смысл, ибо свидетельствует отрицательным путем о существовании высшего смысла. Бесконечная жизнь в этом мире была бы лишена смысла. Положительный смысл смерти в том, что полнота жизни не может быть реализована во времени, не только в конечном времени, но и во времени бесконечном. Полнота жизни может быть реализована лишь в вечности, лишь за пределами времени, во времени жизнь остается бессмысленной, если она не получила смысла от вечности.

Реализация полноты жизни личности предполагает существование смерти. К смерти возможно лишь диалектическое отношение. Христос смертью смерть попрал, поэтому смерть имеет и положительный смысл. Смерть есть не только разложение и уничтожение человека, но и облагораживание его, вырывание из власти обыденности.

Человек не есть бессмертное существо вследствие своего естественного состояния. Бессмертие достигается в силу духовного начала в человеке и его связи с Богом. Бессмертие есть задача, осуществление которой предполагает духовную борьбу. Это есть реализация полноты жизни личности. Бессмертна именно личность, а не душа как естественная субстанция. Христианство учит не о бессмертии души, а о воскресении целостного человеческого существа, личности, воскресении и тела человека, принадлежащего личности. Бессмертие частично, оно оставляет человека раздробленным, воскресение же интегрально. Отвлеченный спиритуализм утверждает лишь частичное бессмертие, бессмертие души. Отвлеченный идеализм утверждает лишь бессмертие идеальных начал в человеке, лишь идеальных ценностей, а не личности. Только христианское учение о воскресении утверждает бессмертие, вечность целостного человека, личности. В известном смысле можно сказать, что бессмертие есть завоевание духовного творчества, победа духовной личности, овладевшей душой и телом, над природным индивидуумом.

Метафизический смысл любви в достижении целостности личности для вечной жизни. В этом есть духовная победа над безликим и смертоносным родовым процессом.

И хотелось бы еще небольшую цитату привести из этой же работы, очень важную.

Реализация личности предполагает аскезу. Но аскезу нельзя понимать как цель, как вражду к миру и жизни. Аскеза есть лишь средство, упражнение, концентрация внутренней силы. Личность предполагает аскезу уже потому, что она есть усилие и сопротивление, несогласие определяется извне природой и обществом. Достижение внутреннего самоопределения требует аскезы. Но аскеза легко вырождается, превращается в самоцель, ожесточает сердце человека, делает его неблагожелательным к жизни. Тогда она враждебна человеку и личности. Аскеза нужна не для того, чтобы отрицать творчество человека, а для того, чтобы осуществлять это творчество.

Марина Петунина, г. Северодвинск 

Тема «Память о смерти» многогранна. Я предлагаю рассмотреть ее, опираясь на работы митрополита Сурожского Антония «Материя и Дух», архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского) «Мгновения святой тишины», протоиерея Сергия Булгакова «Смерть и загробное состояние» из книги «Невеста Агнца». 

Существование смерти – это та тайна, о которой человек старается не думать, по крайней мере, до времени. Эту тайну невозможно постичь. Она является предметом веры в то, что смерть является продолжением жизни. Как пишет протоиерей Сергий Булгаков, «неверие в бессмертие есть … особый вид веры», который недоступен проверке в этой жизни, и который формально не отличается от веры в бессмертие».

Из Священного Писания мы знаем, что «Бог не сотворил смерти… ибо Он все создал для бытия» (Прем 1:13-14). Прот. Сергий Булгаков подтверждает эту мысль, что «смерти нет в плане Божьего творения, в его составе». Она «вошла в мир» завистью дьявола (Прем 2:23).

Так как смерть вошла в человеческий дух через грех, «человек отступил от своего пути единения с Богом». И для человека этот разрыв с Богом всегда трагичен.

Именно память о смерти открывает путь к покаянию, очищению души и способствует устремленности к Богу. В покаянном каноне мы можем найти много строк о плаче души, пребывающей в смертной памяти:

Икос

Помысли, душа моя, о горьком часе смерти

и о Страшном Суде Творца твоего и Бога,

ведь тебя, душа, возьмут грозные Силы

и в вечный огонь введут!

Так покайся же прежде смерти, взывая:

Господи, помилуй меня, грешного!

Из песни 8

Как мне не плакать, когда размышляю о смерти,

ибо видел я брата своего, лежащего во гробе,

бесславным и безобразным.

Так чего же я жду и на что надеюсь?

Господи, дай мне только прежде кончины покаяние!

Человек, плачущий о своих грехах, ощущает, надеется, что смерть не является уничтожением жизни, а «лишь, по словам Булгакова, ослаблением жизни». Это ослабление жизни может быть восстановлено только действием Христа, Который смертью смерть попрал.

Отсюда следует, что память о смерти приводит нас к покаянию, исправлению своей жизни, тем самым открывая возможность действию Божьему в своей жизни.

Память о смерти заставляет нас задуматься о том, как мы живем сейчас, каковы наши мысли, слова, поступки. В каких отношениях мы находимся с Богом и ближними сейчас?

Почему эта память заставляет задумываться о своей жизни, принуждает посмотреть на себя?

– Потому что человека преследует страх смерти. Протоиерей Сергий Булгаков раскрывает природу человеческого страха перед смертью. Он пишет, что смерть «есть эволюционно-катастрофический трансцез, назревающий в течение всей жизни, но совершающийся в мгновение «часа смертного. … Этот ужас онтологически (прим: «бытийно») неотделим от человеческого естества – даже в самом Богочеловеке», Которому принадлежат слова: “прискорбна есть душа Моя даже до смерти”». По его мнению, смерть сопровождает «предельная скорбь смертная, чувство богооставленности (которое … дивным образом сочетается с единением со Христом в Его соумирании с нами), … и Церковь в погребальных песнопениях не умаляет силы скорби смертной».

Протоиерей Сергий Булгаков выражает мысль, одинаково встречающуюся в православной и католической церковной письменности и богословской литературе, что после смерти, «за гробом оканчивается время подвигов для человека и начинается время воздаяния», время Суда. И этот момент также усугубляет страх перед смертью.

Страх смерти неотделим от телесной стороны человека, «поскольку смерть есть болезнь болезней, страдание страданий». Как пишет о. Сергий, «этот ужас, природно непреодолимый, уже преодолен сверхприродно, благодатно, ибо путь смерти пройден Христом и вслед за Ним Богоматерью; он пронизан и озарен огненными языками пришествия Святого Духа в мир и чрез смертные оковы». По его мнению, противоречивость смерти «изживается человеком во все дни его земного бытия». 

Размышляя над темой смертной памяти, митр.Сурожский Антоний в работе «Материя и Дух» и архиеп. Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) в книге «Мгновения святой тишины» сосредотачивают внимание на смерти человека для зла и греха.

Митрополит Антоний отмечал, что люди, как правило, не задумываются о своей смерти, и толчком для размышления обычно является потеря своих близких или знакомых. Он писал о своем многолетнем опыте общения с умирающими людьми. Размышляя над этой темой, он говорил, что смерть надо воспринимать «не как конец, не как окончательное поражение, а как начало» новой жизни. И размышления о смерти, ее значении, нужны не для того, чтобы мы боялись жизни, а для того, по его мнению, «чтобы мы жили со всей напряженностью, какая могла бы у нас быть, если бы сознавали, что каждый миг – единственный для нас, и каждый миг должен быть не спадом, а вершиной волны, не поражением, а победой». Под победой митр. Антоний имеет в виду «внутреннее становление, возрастание, способность быть в совершенстве и в полноте всем, что мы есть в данный момент».

По его мнению, память смертная позволяет готовиться к смерти «через суровый, но освобождающий нас процесс примирения со всеми, с самим собой, со всеми обстоятельствами, с настоящим и прошлым, с событиями и людьми, и даже с будущим, с самой грядущей смертью. … Очень важно рассматривать всю нашу жизнь как восхождение – восхождение к вечности, не как смертное увядание, а как восхождение к моменту, когда мы пройдем тесными вратами смерти в вечность, по слову апостола Павла (2 Кор 5:4)».

Это примирение с самим собой и всеми рождает благодарение Богу за всё, что несет каждый день. 

Архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) считает, что в христианской жизни необходимо держать память смертную так же, как и молитву, повторяя слова святых учителей Церкви: «молитва есть “правое крыло” души верующего человека, а “левое крыло” его есть память об исходе из этого мира».

Он пишет, что память о смерти противоречит не активности жизни, но активности греха. «Греховное чувство действительно ненавидит память о смерти потому, что это есть память и о расплате за грех, о конце всех иллюзий, миражей зла, призрачных его радостей, которыми зло соблазняет на земле человеческую душу, отвлекая ее от Бога и Его правды».

Архиепископ Иоанн говорит, что «самая святая и высшая смерть человека есть смерть его для зла, для греха. Смерть для самой смерти…Человек умирает для того, чтобы не умирать больше…Смерть явилась в мире результатом человеческого отпадения от Бога, следствием греха; и, когда уничтожается грех в подлинном покаянии, и в прощении Богом человека снимается проклятие греха, то вынимается жало из смерти…».

Он рассуждает о религиозной памяти как начале благоговейной памяти о новой, о бессмертной жизни в мире вечной божественной правды и гармонии. «Христианская память о смерти есть память не о смерти, а о Жизни, память обетованного. Как у древних евреев была память о земле обетованной, так и у христиан есть память о будущем торжестве Жизни за узким входом в смерть. Оттого христианская память смертная всегда светла. Она ободряет и укрепляет человека в этой земной жизни, ибо через нее он созерцает уже здесь семя будущего». 

Митр. Антоний, вспоминая свой опыт общения и расставания с больной матерью, писал, что «только память о смерти может позволить нам жить так, чтобы никогда не сталкиваться с этим страшным словом, ужасающей очевидностью: слишком поздно. Поздно произнести слова, которые можно было сказать, поздно сделать движение, которое могло бы выразить наши отношения. Это не означает, что нельзя вообще больше ничего сделать, но сделано оно будет уже иначе, другой ценой, ценой большой душевной муки». Он отмечал, что именно присутствие смерти вносит важность и значимость в отношения людей, ставит «перед лицом правды жизни с такой остротой и ясностью, каких не может дать ничто другое». 

Таким образом, память о смерти дарует покаяние и изменение качества жизни, рождает благодарение Богу за каждое мгновение этой жизни. Размышление о смерти дает нам возможность прийти к осмыслению своей жизни, обрести новые отношения с ближними.

Жить полноценно, пребывая в мире с самим собой, ближними, всем миром возможно при условии посвящения всей своей жизни Богу, служению Ему.

Литература

1. Антоний (Блум), митр. Материя и Дух. Киев : Пролог, 2006. С. 54.
2. Иоанн Шаховской,архиеп. Мгновения святой тишины. М. : Православное братство св. ап. Иоанна Богослова, 2011. С. 48.
3. Православное богослужение. Книга 2. Литургия св. Иоанна Златоуста. М. : СФИ, 2008.
4. Сергий Булгаков, прот. Невеста Агнца. М. : Общедоступный православный университет, основанный прот. Александром Менем, 2005. С. 374.

Обсуждение доклада

Александр К. Когда мы говорим о жизни, о смерти, необходимо аскетическое усилие для этого.

Алла Н. «Неверие в бессмертие – особый вид веры». Что это означает?

Марина П. Вера и неверие не есть отрицание. Неверие в Бога – особый вид веры.

Александр К. Некоторые люди живут по вере, что Бога нет.

Андрей О. Фрейд настаивает, что человек отличается от животного тем, что абсолютно уверен внутри себя, что он бессмертен. Противоречие внутри нас.

Елена Л. В покаянном каноне есть слова «ибо видел я брата своего, лежащего во гробе бесславным и безобразным». Как это воспринимать?

Марина П. Без славы и без образа. Осталось тело. Когда мы провожаем человека в последний путь, мы видим только его тело. Света жизни мы уже не можем видеть.

Александр К. Слава – имеются в виду не внешние почести. Иногда устраивают пышные похороны, но славы при этом нет никакой. Слава Духа от Бога. Жизнь – распространение славы, энергии вокруг себя, когда человек живой. Тайна умершего – лица расправляются у некоторых, свет, внутренний покой. Но не у всех. VIII век, время написания канона – христианская схоластика, систематизация. Духовные вещи с трудом поддаются систематизации. Покаянный канон не все захватывает, а несколько односторонне.

Елена Л. «Смерть не является уничтожением жизни, а лишь ее ослаблением». Как это понять?

Марина П. С уходом из этой жизни жизнь не заканчивается, она переходит в иное качественное состояние. Булгаков это формулирует как ослабление жизни. Дух и душа отделяются от тела. В ином качестве человек, пребывая в душе с духом, может видеть, что он сотворил в жизни. Это суд над собой, но не окончательный. Есть конечный суд. Между ними есть период. И наши молитвы за умерших – та связь, в которой мы можем что-то менять.

О. Дмитрий. Вспомнилась мысль из т. 1 «Добротолюбия» у преп. Антония Великого: «Смерть не есть уничтожение тела, души и ума, духа, но их разделение». «Троица» А. Рублева – взирая на «Троицу», преодолевается ненавистная рознь мира сего. Разделение. В каком-то смысле это тоже некий итог размышления о смерти. Итог в качестве победы над смертью.

Александр К. Помногу читать отцов трудно, захлебываешься в этом. Иногда одна фраза – и над ней можно долго думать. Разделение души и тела. Тело ведь вроде уничтожается, оно истлевает. Мерзкий запах. Изображение человека во гробе – очень поздняя католическая традиция. Языческая медитация. Исследователи надписей на катакомбных плитах всегда подчеркивали, какая разница в содержании у язычников и у христиан. Дух, душа и тело разделились, но они не разорвались. У о. С. Булгакова идет речь о моменте смерти. Не о смерти как состоянии. О смерти как моменте разделения. Внутренне духовно болезненный момент. О. Сергий настаивает, что это некий момент, миг, не секунда, не минуты. Некоторая точка, которая разделяет, но затем… мы уже не в вправе это рационализировать. Мы не можем рассуждать о том мире в категориях этого. Общение есть, но не такое, как у нас с вами.

Елена Л. Страх смерти – это тоже нетрезвенность?

Ника К. Эта нетрезвенность есть у родственников зависимых. Страх смерти, что человек умрет. Страх превращается в болезнь. Я пыталась вытащить из смерти зависимого человека. Этот страх меня порабощал.

О. Дмитрий. Это неправильный способ реагирования на такие вещи. Вместо того, чтобы жестко поставить предел для себя, что буду стоять насмерть против этих вещей, стараются сделать наоборот, подать какую-то помощь, только чтобы человек подольше прожил, причем не выбирая для этого способов и средств.

В докладе еще было о примирении как результате упражнения. Это к той мысли про победу над разделением. Отсутствие общения – в каком-то смысле состояние пребывания в смерти. Не в плане индивидуума, а в социальном таком плане. Вспоминаются слова Исаака Сирина: «Сподоби меня, Господи, действительно быть мертвым для собеседования с миром сим». Мир сей диктует свои условия, пугает смертью.

Наталья Б. Страхи бывают разные. Боишься потерять контроль над жизнью – это нетрезвенность. Признать, что весь мир, смерть и жизнь принадлежат Богу – это трезвенно.

Лев Ш. Страх смерти сродни страху Божьему. Поэтому он отрезвляет человека верующего, а неверующего лишает рассудка.

Александр К. Нетрезвенность не у тех людей, которые боятся смерти. Если боится, он уже немного протрезвляется. Даже если он неверующий. Не стоит так пригвождать всех неверующих, как это сделал Лев. Все меняется в течение жизни. Разные бывают моменты. Но потеря трезвенности возможна у тех, кто знает, что такое трезвенность и кто не о смерти размышляет и ее боится, а при этом забывает о жизни. Когда эти вещи разделяются.

Елена Р. Если человек не верит в бессмертие, это не значит, что по его вере ему дано будет?

Марина П. Для меня это тоже вопрос без ответа. Я могу только, проникнувшись идеями о. Сергия Булгакова, сказать, что неверующие люди в самом переходе из жизни в смерть уже предстают пред бытием Божиим. Хочешь – не хочешь, а приходится принимать факт реальности духовной жизни.

Татьяна А. Я по этому поводу вспомнила Бердяева «Об антропологии человека». Вера в Бога и неверие в Бога – свойство нашего ума и не затрагивает в человеке его сущность, глубину. То, что мы верим или не верим в бессмертие, может не иметь никакого отношения к нашей судьбе. Неверие – вещи душевные.

Александр К. Конечно, это душевные вещи. Вера в Бога – другого рода реальность. Она затрагивает и душу, и дух, она в какой-то степени затрагивает и тело. Мы же целостны. Вопрос о неверии сложный. Неверующий человек не бывает стабильным в своем неверии.

Елена Р. Если человек не верит в бессмертие, это не значит, что ему по его вере дано будет?

Александр К. Конечно, это не механическая зависимость. Вера в отсутствие бессмертия – неживая. Наряду с ней он верит во что-то другое, положительное. По этой вере он будет судиться. А еще по тому, как он посещал больных, кормил голодных, помогал немощным – от души или по гордости. Память о смерти может быть очень разной. Это и серьезные вещи, и внешне могут быть как бы не совсем серьезными. Важно, чтобы смех не переходил в хихиканье, а серьезность не была ледяной, как у сатаны.

Людмила В. В конце доклада прозвучало: «Если мы в процессе жизни не успеваем примириться с близким человеком, человек уходит из жизни, тяжелая ситуация, но возможно исправить ценой больших страданий». Что это за страдания? Возможно ли это исправить?

Марина П. Приведу пример из книги митр. Сурожского Антония о человеке, который убил случайно любимую девушку. Он с тех пор не мог жить спокойно. Митрополит посоветовал молиться о девушке и о себе и попросить прощения у девушки. Ему помогло. Исправление ценой душевной муки. Молитва и личное покаяние, что что-то произошло слишком поздно.

Валерий Х. Мне показались слова «не опоздать», «слишком поздно» – они центральные. Вспоминаю социологию религии: есть статистика, что в данном обществе на 10 000 населения стабильно количество суицидов. Это по нашей теме. Во время войны это количество уменьшается. В 1990-е годы – увеличилось. Но увеличилось и обращение людей к Богу и в церковь. Почему-то человека тянет к смерти. Например, зависимость – это непрестанное стремление к смерти. Человек раздроблен и продолжает эту энтропию. Человеку нужно дойти до ада, до дна, подойти вплотную к границе смерти прежде, чем повернуться к жизни. Есть смерть первая и смерть вторая. Мы знаем опыт мистиков, переживавших эту мистическую смерть. Каждый переживает ее в крещении, но есть и мрак души.

Андрей О. В VI веке до Р.Х. был философ Гегесий. Он автор одного из смыслов жизни. Это гедонизм, стремление к удовольствиям. Через 50 лет Гегесия назвали «философом смерти». Стремление к удовольствиям – скрытое желание нахвататься, пока ты не умер. Человек сам себя программирует. Смерть, по о. С. Булгакову, это ослабление жизни в том смысле, что жизнь уже является не в полноте. В нормальном случае жизнь может частично прерываться смертью. Смерть на жизнь как-то влияет. Это трудный вопрос. Он не берется на него отвечать. Читайте «Невесту Агнца».

Александр К. Это настоящее современное богословие. Очень «густой» текст, невероятно дерзновенный. Пишет, как будто видит, и в тот момент, когда видит. Он говорит о смерти прямо. Это дает смирение. Мы молимся за умерших. Получаем облегчение души. Если это действительно молитва, она достигает престола Божьего и что-то меняет для умершего. Не надо молиться о его покаянии. Лучше о своем покаянии, чтобы было дерзновение за него молиться. Не он один молится, а он член Церкви, другие с ним вместе на молитве.

О. Дмитрий. Смерть – это не только ослабление жизни, но и веры. «Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших; ибо если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин 8:24). Ослабление молитвы – тоже смерть.