Уныние

Сергей Гавриловпо книге иером. Габриэля Бунге «Акедия. Духовное учение Евагрия Понтийского об унынии» 

Согласно Евагрию, все человеческие греховные помыслы можно разбить на несколько основных групп пороков. Этих групп 8: чревоугодие, блуд, сребролюбие, печаль, гнев, уныние, тщеславие и гордыня. От этих помыслов бывают все остальные. Иногда Евагрий сводит все помыслы вообще к трем: чревоугодие, сребролюбие и гордыня, подобно трем искушениям Христа в пустыне.

Эти группы помыслов разбиваются на 2 типа: при первом типе есть помыслы животные, т.е. такие помыслы, которые характерны для животной природы человека, т.е. они связаны со сверхъестественным раздражением и вожделением. Другой тип помыслов связан непосредственно только с человеком как существом, сообразным с Богом: это гордость, тщеславие, зависть, осуждение. Эти помыслы касаются только человека.

Другими словами, человеческая душа состоит из трех частей: умная часть души связана непосредственно с Богом и занимается богопознанием, желательная часть души стремится к добродетели, а яростная защищает наслаждение желательной части души. Желательная и яростная часть души являются иррациональными, т.е. свойственные животной природе человека, а умная присуща только человеку. Восьми страстным помыслам противостоят восемь добродетелей: воздержание, целомудрие, нестяжание, радость, долготерпение, терпеливость, нетщеславие и смиренномудрие. И, конечно же, главной добродетели – любви – противостоит самость или, лучше сказать, самолелеяние, которое есть матерь всех пороков.

Важно немного сказать о помысле. Помысел сам по себе благ, но он может стать проводником страсти, и тогда становится греховным помыслом. Страсть (привычка, навык) пытается посредством помысла завладеть умом (Нус) как сердцевиной человека. Страсть как навык ко греху может иметь происхождение от природы самого человека (либо как врожденная, либо как приобретенная, благодаря согласию свободной воли человека), или от беса, который является внешней силой относительно человека, имеющей власть над его страстями и греховными помыслами.

Помысел в чистом виде – это предстающая уму картина вещей, основания для которых давно уже нет. Поэтому уныние и воюет не только через вещи и предметы и нерадивую братию, но непосредственно через помысел. Этот помысел и есть бес в чистом виде, и брань эта самая лютая, потому что бес злее самого злого человека.

Задача человека – держать ум в сердце (в духе) созерцающим Бога и наблюдать, какой помысел предлагается человеку принять и сделать своим (усладиться), – от врага ли этот помысел или нет. Это бдение ума и называется трезвением. 

Сделав небольшое введение, можно перейти непосредственно к унынию. «Уныние, – по мысли Евагрия, – есть изнеможение души, а душа в изнеможении не имеет того, что ей свойственно, и не выдерживает мужественно искушений»[45]. «Итак, уныние – это, прежде всего, «расслабленность», своего рода упадок, «гипотония» всех природных сил души, когда человек не способен сражаться с «помыслами», которые его в этот момент яростно осаждают». «От этого состояния общей расслабленности возникает чувство пустоты и скуки, неприязни, тошноты, неспособность что-либо удержать в уме, изнеможение, «сердечная тревога»[46].

Интересно, что уныние лежит как бы в середине 8 помыслов, оно есть смесь животных и человеческих помыслов, а также смешение помыслов желательной и яростной части души одновременно. В этом вся сложность и противоречивость страсти уныния.

Уныние есть как бы пересечение всех страстей и, тем самым, оно покушается на самую личность человека, его сообразность Богу. Уныние, как колпаком, накрывает ум и не дает двигаться чему-либо еще в человеке, кроме него самого. Характерной особенностью уныния является то, что после нее не приходит никакая другая страсть, т.к. оно является завершением любой страсти.

Наиболее близкая к унынию страсть (после которой оно непосредственно наступает) есть печаль. Печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании, а пожелание сопрягается со всякой страстью. Но уныние отличается от печали своей продолжительностью и одновременным движением яростной и вожделеющей части души, когда гневаются на то, что имеют и тоскуют по тому, чего недостает.

Человек, подпавший под бремя уныния, отличается, с одной стороны, большой подавленностью и, одновременно, излишней агрессивностью. Уныние, как ни одна из страстей, имеет иррациональную природу.

Уныние проявляет себя по-разному и многочисленно. Но характерны проявления, указанные Евагрием:

«Уныние – воздушная приязнь,

хождение кругом – ненависть к трудолюбию,

борьба с безмолвием – буря во время псалмопения,

лень к молитве – расслабление в подвиге,

безвременное усыпление – непрестанно возвращающийся сон,

тяжесть безумия – ненависть к келии,

противоборство трудам – противление терпеливости,

узда размышлению – неведение писаний,

причастница печали – часы, показывающие голод»[62].

Для уныния также характерна ненависть ко всему доступному и вожделение ко всему недоступному. Оно старается остаться неразоблаченным.

Один из самых распространенных признаков уныния – внутренняя неустойчивость, сопровождающаяся поиском нового местопребывания, работы, нового круга друзей, невозможностью довести начатое дело до конца, дочитать книгу до конца, постоянное откладывание дела в сторону.

Озабоченность собственным здоровьем также является характерным признаком уныния.

Интересно, что печаль, спутницу уныния, могут сопровождать даже кошмары и явление бесов на соматическом (телесном) уровне.

Также уныние восстает на наше ремесло, которым мы себе зарабатываем на хлеб, т.к. оно со временем начинает нам казаться монотонным и невыносимым. Начинаются поиски другой профессии, более, как нам кажется, легкой, непродолжительной и более оплачиваемой. Однако можно утверждать, что всякий, кто живет настоящей наполненной духовной жизнью, может спокойно выполнять любую самую монотонную и однообразную работу, не обращая на это внимания, т.к. он свободен для других вещей.

Однако причиной уныния может служить не только труд, но и начальники и коллеги на работе и любые «ближние». Тогда унывающий мучительно-остро вспоминает все обиды, ему нанесенные, реальные и воображаемые. «Против помысла, который под действием уныния внушает клевету на настоятеля обители под предлогом, что он не поддерживает братьев, что он жесток с ними, что он не чуток к их бедам». Еще: «… иссякла любовь, и нет никого, [кто мог бы] утешить его. Кто живет в целибате, думают, что источником их бед является отсутствие душевных привязанностей как у брачных людей. Брачные, в свою очередь, страдают от одиночества в супружеской жизни. Подлинная причина – уязвленное эго, от которого происходят все остальные нечистые помыслы, а не профессия, окружение, социальные институты, обеты безбрачия и супруги.

Очень часто люди видят ближайшее средство от уныния во всевозможных развлечениях, которых мы видим множество в современном мире. Другим видом ухода от реальности уныния как собственной пустоты и никчемности является активизм, где под предлогом добродетели христианин с удовольствием берется за всевозможные добродетели, ища, в первую очередь, удовлетворения самого себя, что и вменяет себе в заповедь, он также скор на всякую помощь. Позиция такой активности весьма опасна, так как человек уходит от решения внутренней проблемы пустоты через внешнюю активность. Он думает, что у него все хорошо, и переубедить его в этом почти невозможно по причине его самодостаточности. Поистине, бес – друг всякой крайности. Подлинная любовь, по мнению Евагрия, являет следующие плоды: доброжелательность и любезность в облике мягкости и кротости, тогда как активность, порожденная унынием, делает человека тяжелым и нестерпимым.

Поскольку уныние всегда заражает ленью, то оно ведет к минимализму. «Монах в унынии ленив в молитве и иногда не выговаривает молитвенных речений. Как больной не выносит тяжелого бремени, так преданный унынию не сделает прилежно Божии дела: то телесными силами расстроен, то ослабел в силах душевных.

Против помысла уныния, который нас отвращает от чтения (Священного Писания) и размышлений над смыслом духовных поучений, внушая нам: «Да, но такой-то святой старец знал только два псалма, и все равно снискал Божье благоволение» [75].

Как уже было сказано, бес – друг всякой крайности. Другим признаком является максимализм, причем максимализм самый разрушительный, когда бес толкает человека к самым строгим формам христианского подвига. Например, стать строгим отшельником вровень с Иоанном Крестителем или Антонием Великим. «Больным они мешают благодарить [Бога] за страдания и быть терпеливыми к ухаживающим за ними; ослабленных склоняют к строгому посту, а отягощенных [летами] призывают совершать псалмопение стоя» [77]. Другими словами, причиной для уныния может послужить чувство перегруженности, переутомление, непосильное напряжение. Важно, прилагая усилия, и здесь знать меру.

 Уныние также распознается по намерению, т.е. на что направлено наше действия, к добродетели или на любовь к самому себе (эгоистическое отчуждение предмета для удовлетворения этой любви). Бесы могут и благое намерение направить для удовлетворения нашего собственного эгоизма. Здесь важно всегда придерживаться первого благого намерения, которое вкладывает в человека Дух Святой. Хотя этот помысел не может быть неискушенным. Здесь – борьба помыслов благих и лукавых, при которых происходит развитие человеческой личности, свобода предполагает личную ответственность. Кто здесь одержит победу, зависит от нашей изобретательности и целеустремленности или нерадивости и равнодушия.

Если монах отказывается покинуть свою келью, то уныние вызывает в нем общее состояние подавленности духа. Мысль, что он напрасно выбрал иноческий путь, что это нечеловеческий путь, и никто не в силах его понести. Эти помыслы входят тихо, украдкой, подрывая в человеке веру в самого себя. «Против помыслов уныния, которые рождаются в нас, потому что наши родители утверждают, будто мы покинули мир и возлюбили монашеское житие не ради Бога, а либо по нашим грехам, либо по нашей слабости, оказавшись неспособными проявить себя в делах мира сего …»[80]

Унылый не видит выхода из сложившейся ситуации.

«Последний проблеск сознания – тщетность любой попытки бегства. … “Бездна бездну призывает”, бездна внутреннего небытия зовет к небытию, пустота, вопиющая в пустоте» [81–82].

Уныние учит подвижника избегать сластолюбия. Но, как итог и невозможность справиться с этой страстью, является отчаянная попытка самому уйти из этой жизни (как уход от внутренней пустоты).

И последний штрих о проявлениях уныния – оно говорит подвижнику, что с ним бороться невозможно, так как никаких средств для этого просто нет. 

Как говорилось выше, душа трехчастна, а уныние есть пересечение и свершение всех страстей, присущих этим частям. Для победы над унынием необходимо исцеление всех трех частей души: познанием, любовью, кротостью и воздержанием, что покрывает всю полноту духовной жизни. «Чадо! Веру укрепляет страх Божий, а его – воздержание. Воздержание делают непоколебимым терпение и надежда, от которых происходит бесстрастие; бесстрастие, в свою очередь, порождает любовь, которая становится вратами естественного познания, а последнее ведет за собой богословие и конечное блаженство» [85].

Начинать нужно с самого простого. Печаль, ближайшая спутница уныния, питается, как правило, от плотских страстей, связанных с вожделением, т.е. попросту от похоти как эгоистического отчуждения самости. Эта похоть неутолима. Печаль есть нестираемый знак побежденного этой страстью.

Похоть исцеляется постом, – не столько голодом, сколько добровольным отказом от дорогостоящих и изысканных яств, особенно когда хочется разнообразных и вкусных блюд. Но и здесь все не должно быть без меры, отказ от пищи – дело свободной воли и работы души. Пища, от которой мы отказываемся, не является нечистой, ибо нечисто наше эгоистическое восприятие этой пищи.

Чревоугодие – начало страстей, и побеждающий его приобретает множество добродетелей.

Поскольку уныние связано с малодушием и ослаблением сил (яростное начало), то ему здесь будет противостоять мужество, терпение и любовь. Терпение сокращает и усмиряет уныние. Терпеливый пережидает атаку, не убегая из своей кельи. В итоге он приобретает упорство и бесстрастие, а вместе с ними и блаженство.

Гордыня и превозношение, которые претендуют на исключительность человека, питаются от тщеславия, честолюбия, суеты. Эти пороки приводят к бесчувствию или безразличию, где уже не воспринимаются никакие обличения, будь то от людей или Писания. Поскольку гордыня есть суета, то когда происходит ее раскрытие и пустота, за ней опять следует уныние. Но такая гордыня есть уже удел преуспевающих в духовном делании.

Очень важно проявить терпение и не покидать своей кельи ни под каким даже самым благовидным предлогом. «Пойди, сиди в своей келье, она тебя научит всему». «Пойди, ешь, пей, спи и не работай, но не покидай своей кельи» [90]. Выносливость в уединении становится едва ли не важнейшей добродетелью, поскольку уныние есть свершение всех страстей.

Само по себе отлучка, прогулка, посещение братий и разговор не считаются грехом, но праздность и панибратство (обманчивая свобода в обращении). Они, подобно знойному южному ветру, выжигает подлинную дружбу и всякое доверие. Также пагубными считается «духовная нескромность» и невозможность молчать – ни о благодати Божьей, ни о вражьих кознях.

Также одним из средств борьбы является исповедь помыслов сердца, его глубин. Но людей, готовых эту исповедь принять, сейчас совсем немного. Духовное отцовство (умение видеть и вести дух) не востребовано духовным сыновством, поскольку существует дефицит людей, готовых подлинно чему-то учиться и послушаться, т.е. быть подлинными сынами. Иером. Габриэль считает, что сыновство рождает отцовство, а не наоборот.

Важно иметь терпение не «стиснув зубы», но как творческую позицию. «От уныния врачует постоянство, делание всякого дела с великой внимательностью и страхом Божиим. Во всяком деле определи себе меру и не оставляй прежде, нежели кончишь, что назначено, также молись разумно и усильно, и дух уныния бежит от тебя» [94]. Т.е. мы видим известный святоотеческий принцип меры всякому труду. Причем эта мера – не только в отношении чего-то недоделанного, но и всякого рода неумеренности. Каждый сам себе устанавливает правило по силам, но держаться его нужно безоговорочно. Важно взятый труд исполнять тщательно и учитывая меру, чтобы не оказаться на попечении у кого бы то ни было, а наоборот – иметь избыток, чтобы поделится с нуждающимся. Иначе за ленью приходит бес уныния. Ленивый погрязает в похотях (Притч 13:4).

Однако труд может за собой повлечь страсть к наживе. Важно уметь этот труд отложить ради более важных дел (например, богослужения).

Конечно, все эти советы могут остаться только советами, если бы не разумная часть души, носящая в себе образ Божий. Она предает смысл всем вышеперечисленным средствам, которые помогают приближаться в молитве к Богу. Свойством этой души, как уже сказано, является молитва (псалмопение). Уныние насылает ненависть к псалмопению, и тогда оно становится невыносимым, и монах бежит от молитвы. Иером. Габриэль советует вооружиться терпением перед молитвой путем более раннего пробуждения, чтобы можно было себя при помощи молитвы настроить на соответствующий лад. Иначе молитва начинается в дурном настроении и спешке. Если враг навевает мысль поскорей закончить молитву, то ее стоит продолжить со всяким тщанием, а если подсказывает затянуть – то закончить вовремя. Если хочется говорить шепотом, то понуждать себя говорить громко, и наоборот. Как это ни странно звучит, из мелочей складывается борьба с унынием.

Чтобы смягчить жестокосердие от уныния, следует прибегать к самоукорению и слезам.

Одно из средств, которое приводит Евагрий, – противостояние, т.е. при нападении страсти повторяется монотонно, односложно и монологично один и тот же отрывок из молитвы (псалма) много раз. Такая молитва помогает подвижнику выйти из адского плена собственных и чужих помыслов, нескончаемых внутренних рассуждений-монологов.

Да и просто псалмопение помогает выйти из уныния. Молитва – вообще одно из сильнейших средств борьбы с этой страстью.

Следующее средство – память о смерти, которая направлена на умерщвление себялюбия с его переоценкой земных и материальных средств, напоминание о граде Небесном.

И на самой последней глубине уныние есть богооставленность, которую необходимо пережить с Самим Христом в глубочайшем смысле этого слова, так как без этого нет спасения.

Конечно, все отказы от наслаждения сами по себе бессмысленны, но они имеют смысл в свете открывающихся горизонтов духовной жизни.

Так победа над унынием приводит за собой внутренний покой и безмятежность ума, бесстрастие и искусность. Итог же есть встреча с Богом посредством молитвы, ибо только в молитве человек является самим собой. Так высоко ставит молитву Евагрий. В основном, уныние и воюет против молитвы, унывающий монах ленив к молитве.

Молитва есть плод радости и веселости, некоего состояния счастья. Молитва, в свою очередь, ведет к созерцанию Святой Троицы без всякий восторгов, экзальтаций, исступлений – ясно, спокойно, тихо или, другими словами, трезвенно. Именно из этого покоя уму видно приближение благих помыслов, несущих мир, и лукавых, несущих тревогу и беспокойство.

Вслед за унынием, мужественно и терпеливо перенесенным, происходит прорыв к подлинному личностному существованию во встрече с Самим Богом. Как некогда Сам Бог позвал Моисея из купины, так Бог призывает и поборовшего уныние. Здесь человек подлинно обретает Отца.

Истинно, от уныния до высот мистической жизни – один шаг. Иногда стоит всего один час в молчании посидеть на месте, чтобы избежать падения. Действительно, только из полной тьмы может воссиять необычайно яркий Свет. Но Бог ждет нашей борьбы и до времени не открывается.

В конце хотелось бы привести несколько мыслей на этот счет свящ. Георгия Кочеткова: «Уныние есть надежда на себя и неумение положиться на Бога. Уныние – это когда человек видит, что грешит, и гордится этим».